Капкан супружеской свободы - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Завтрак закончился, и вместе с ним закончились легкость, праздничность и простота бытия. Он вышел в холл, ощущая себя внезапно ослепшим и вновь потерявшим способность ориентироваться в собственных желаниях и мыслях. У входной двери он наткнулся глазами на два аккуратно уложенных, тяжеленных даже на вид рюкзака и чертыхнулся еще раз — теперь уже вслух. Его жена и дочь увлекались спелеологией, с ума сходили от опасных путешествий по подземным пещерам — чем опасней, тем лучше! — и нынешним вечером отправлялись в очередное из них: в Каповы пещеры, на Урал, в краткосрочную геолого-разведывательную экспедицию.

«Понимаешь, — звучал в его памяти чуть низковатый, грудной голос Ксении, — на поверхности земли удивительных, таинственных мест, о которых человеку ничего не было бы известно, уже не осталось. Первооткрывателем теперь можно оказаться только в космосе, в глубине океана или там, под землей, куда, если уж попадешь однажды, невозможно опять не стремиться. Ох, Лешка, если б ты знал, как там красиво!..»

«Вот и занималась бы космосом, — ворчливо ответил он ей тогда. — Я с удовольствием подарю тебе подзорную трубу, чтобы наблюдать за звездами…» «Какой ты глупый, — убежденно и как-то совсем необидно возразила жена, обнимая его и прекращая прения обычным женским способом — поцелуем. — Любовь же не бывает по заказу. Понимаешь, я люблю весь этот подземный мир, — узкие ходы и отвесные колодцы, темноту, полную жизни и внутреннего света, страх и восторг перед неизведанным, преодоление себя во имя заветной цели, когда из мрака и тесноты ты попадаешь наконец в огромный мерцающий зал, с которым не сравнится по красоте ни один дворец мира…»

Тогда, много лет назад, ее шепот замер, растворившись в ласках — она впервые поверяла ему свое безумие, свою профессиональную страсть, и он не смог устоять ни перед этой женщиной, ни перед притягательной силой ее убеждения, сдался, уступил, не настоял на своем. Позже ее экспедиции делались более рискованными и частыми, она втянула в них рано повзрослевшую дочь, отдавала им все свободное время и, когда Алексей звал жену в Европу, на очередной фестиваль или на модный южный курорт, только смеялась в ответ: «Дан приказ тебе на Запад, мне — в другую сторону…» С годами он стал язвительно — и, вероятно, не совсем справедливо — замечать ей, что как женщина она сильно бы выиграла, если бы тратила побольше времени на себя лично и на всякие милые женские пустяки, занимаясь своей внешностью не только перед их театральными выходами в свет, а постоянно и регулярно… Увы! Его доводы не оказывали на Ксению, чья жизнь была полна настоящими, а не высосанными из пальца эмоциями и неподдельным восхищением многих мужчин, никакого воздействия.

Теперь же Алексей стоял в спальне, у ее туалетного столика, задумчиво вертя в руках одну из любимых Ксюшиных «игрушек» — горку, маленькую модель подземного мира, сделанную по эскизу жены из восхитительных кусочков горных пород ее приятелем-ювелиром. Мелкие кристаллики агата, малахита, турмалина, топаза, горного хрусталя и еще каких-то неведомых Алексею самоцветов были причудливо склеены в островерхую скалу с крошечной пещеркой у подножия; безделушка была по-настоящему красивой, таинственно переливалась в его руках и казалась ему воплощением странной, загадочной и совершенно непонятной для него жизни его любимых женщин.

Вздохнув, он осторожно поставил горку на место и подошел к окну. Внизу волновался и бурлил Ломоносовский проспект, вдали высился шпиль университета, и неясный аромат цветущих яблонь из университетского сада и с бульваров — весна в этом году была на редкость ранней и дружной — словно плескался в голубоватой дымке утра. Алексей закурил наконец первую за утро сигарету и, запретив себе думать о чем бы то ни было, прислонился головой к холодному стеклу оконной рамы.

— Ты все-таки сердишься? — раздался за его спиной голос Ксении. На сей раз он вовсе не был для него неожиданным: Алексей прекрасно слышал, как она вошла в спальню, но ему не хотелось ни оборачиваться, ни спорить о том, о чем спорить было давно бесполезно.

— Нет, — ровным тоном ответил он и, обернувшись, приобнял жену. Так стояли они рядом, глядя друг другу в глаза, ни о чем не спрашивая и не давая друг другу никаких советов или обещаний. Между ними лежала целая жизнь, и Алексей Соколовский истово помолился Богу, чтобы эта жизнь оставалась их общей жизнью и дальше — долго, долго, до конца, до последней березки над холмом…

А Ксения, с сожалением оторвавшись наконец от мужа, кивнула на аккуратно застегнутый дорогой кожаный чемодан, стоявший в углу комнаты, и спросила:

— Ты смотрел?… Я все положила тебе как обычно, но все же взгляни на всякий случай, вдруг что-то забыла.

Он рассеянно кивнул и, вернувшись наконец сердцем к тому, что последние месяцы полностью занимало все его мысли, взволнованно, с жаром заговорил:

— Ты только представь себе, Ксюха: специальная номинация Венецианского фестиваля, сотня экспериментальных театров со всего мира, лучшие театральные имена! А я не уверен на этот раз — нет, не в спектакле, но в труппе, в ребятах… Что-то не то творится у меня в последнее время…

Он осекся, не желая полностью посвящать жену в то, что происходило у него в театре — и происходило-то, пожалуй, прежде всего, по его вине, — но Ксения, не обратив внимания на его нечаянную проговорку, осторожно заметила:

— Мне кажется, ты напрасно нервничаешь. Да и тебе ли беспокоиться об уровне труппы? Ты был с ребятами в Авиньоне, был в Англии, объездил чуть ли не всю Европу — и никогда, нигде ни одной осечки!